Обвинительным приговором закончилось громкое дело о массовой фальсификации признательных показаний в колонии для пожизненно заключенных.

Суд Ямало-Ненецкого автономного округа 15 августа вынес приговор по резонансному делу о псевдоявках с повинной, которые в немыслимых количествах писали осужденные на пожизненные сроки из спецколонии № 18 «Полярная сова», что в Харпе. В выбивании этих явок и фальсификации свидетельских показаний судья Игорь Полуяхтов признал виновными бывшего старшего оперуполномоченного колонии подполковника Юрия Сандркина и заключенного Вадима Журавлева. Под их давлением заключенные «признались» в причастности к 190 громким преступлениям, в том числе к убийствам Анны Политковской, Пола Хлебникова и Ахмада Кадырова…

Действия Сандркина, который таким образом пытался добиться повышения по службе, суд квалифицировал как превышение должностных полномочий с применением насилия или угрозой его применения. Бывший опер получил 3,5 года колонии общего режима с запретом занимать должности в правоохранительных органах сроком на полтора года, Журавлев за пособничество — 4 года. Правда, на общий срок заключения Журавлева это не повлияло — у него и так пожизненное.

Конвейер по изготовлению ложных признательных показаний осужденных ИК-18, о котором неоднократно писала «Новая», был раскрыт в 2010 году. Тогда молодого следователя из Екатеринбурга Дмитрия Корешникова, к которому пришла одна из «чистосердечных» явок, поразила мегаэффективность работы надзирателей. Корешников выяснил, что всего за восемь месяцев в ИК-18 они «раскрыли» почти двести преступлений. Притом что в среднем в других колониях за год пишут по 2—3 признания. Потом оказалось, что все написанные в «Полярной сове» явки с повинной — самооговоры.

Сам следователь Корешников на протяжении нескольких лет занимался делом уральского рейдера Павла Федулева, банда которого совершила несколько заказных убийств. В 1996 году жертвой «федулевских» стал бизнесмен Соснин и его охранники. Расследование несколько раз приостанавливалось, но в 2010 году Корешников смог отправить заказчика убийства, Павла Федулева, за решетку. Однако найти киллеров не удавалось. В какой-то момент к нему пришла «чистосердечная явка» из Харпа от заключенного Юрия Кузнецова, согласно которой он — один из исполнителей убийства. Смущало то, что заключенный уж слишком детально все описал, вплоть до использования слова «дутыши» (сапоги), в которые якобы был одет Кузнецов в момент совершения убийства. Между тем «дутыши» — чисто уральский жаргонизм, который вряд ли мог знать уроженец Брянска Кузнецов. Эта мелочь и помогла въедливому следователю установить: осужденный просто вычитал эту информацию из материалов дела и подсунутых ему Сандркиным газет.

А вскоре в руки следователей попал еще один подозреваемый, причастность которого к преступлению подтвердили на опознании потерпевшие и очевидцы. Когда же в Екатеринбург на допрос доставили Кузнецова и он начал «плыть», стало ясно: следствие водят за нос. В ходе обыска в личных вещах заключенного была найдена шпаргалка — копия объяснений по «делу Федулева». В итоге Кузнецов признался в лжесвидетельстве и стал рассказывать, что в ИК-18 создана целая система выбивания явок у зэков. Корешников настоял на госзащите для Кузнецова, а сам занялся изучением «явочного» конвейера.

В письме, отправленном в редакцию «Новой газеты», сам Юрий Кузнецов впоследствии пояснял, что в апреле 2009 года его посадили в одну камеру с особо опасным рецидивистом Вадимом Журавлевым, который из прожитых 36 лет 20 провел за решеткой. Тот стал принуждать сокамерника писать явки с повинной, в противном случае, обещал Журавлев, тот отправится «кататься» по камерам: для начала по дурачкам и «опущенным», потом в «пресс-хату». «Я не стал испытывать судьбу и начал писать все», — рассказывал Кузнецов. Его слова подтвердили и некоторые другие обитатели «Полярной совы», на протяжении 2010—2012 годов присылавшие в «Новую» письма. Некоторые признавались, что написали около 60 ложных явок с повинной, предварительно пройдя через избиения и пытки. Так, в частности, выбивали явку у осужденного Голбана В.И. В итоге он признался в убийстве губернатора Магаданской области Валентина Цветкова.

После публикации одного из писем в «Новой» Генпрокуратура начала проверку, а управление СК по Уральскому федеральному округу возбудило уголовное дело в отношении оперативника Сандркина по статье 286 УК (превышение должностных полномочий с применением насилия). Обвинение в пособничестве предъявили заключенному Журавлеву.

Следователь Корешников, лично допрашивая Сандркина и Журавлева, помимо прочего установил, что оперативный сотрудник даже инструктировал заключенных, как давать показания во время следственных экспериментов и как «обмануть» полиграф. Фактуру же для явок Сандрыкин доставал либо через коллег-оперативников из разных регионов России, либо запрашивал списки нераскрытых дел в территориальных органах, либо брал данные из прессы. Иногда фактура вообще «бралась с потолка». Таким образом, Сандркин рассчитывал не только улучшить показатели своей работы, но и остаться на службе и казенном довольствии: в 45 лет у него наступал пенсионный возраст.

При сей очевидности дела оно отчего-то долго не могло дойти до приговора. Осенью 2012 года дело передали в суд, но потом Сандркина отпустили под домашний арест, причем даже не уволили из ФСИН, а просто вывели за штат — он продолжал проживать в служебной квартире, получать зарплату, но не ходил на работу. Сами материалы дела, как рассказывал мне следователь Корешников, были возвращены в прокуратуру под тем предлогом, что якобы «нарушено право» обвиняемого Журавлева на ознакомление с документами, хотя Журавлев сам возражал против возврата дела. И долгие месяцы материалы лежали без движения.

И вот, наконец, к лету 2014 года процесс сдвинулся с мертвой точки. Проходил он в помещении суда Лабытнанги — ближайшего от колонии в Харпе города, чтобы удобнее было доставлять на суд Журавлева и потерпевших, отбывающих наказание в «Полярной сове». В ходе прений сторон гособвинение поддержало позицию уральского СКР и запросило для обоих подсудимых по 9 лет. Защита просила оправдать, настаивая среди прочего на том, что следствие не доказало связь Сандркина с Журавлевым, а сам Сандркин, мол, не мог проверить все явки, которые приносили ему осужденные.